"Если вы думаете, что я пришел спасать этот грязный мир - вы глубоко ошибаетесь. Я не искупитель, не пророк, я даже на роль скромного либерала не гожусь.
Не имеет значения, каково мое происхождение, и все таки стоит заметить, что я не веду свой род от богов.
Я не страдаю тщеславием, пусть многие и считают это недопустимым. Но, не смотря на все мои недочеты и минусы, некто усмотрел в моем лице высшее предназначение.
Я устал повторять вам, что я не бог, не супергерой и не всесильный политик. Я не могу изменить склад вашей жизни, поменять северный и южный полюс местами, излечить прокаженного или издать новую конституцию.
Простите меня, о, люди! Жестокие и добрые, наивные, и умудренные опытом, скитальцы и крестьяне, чужаки и смельчаки. Я не могу вам ничем помочь. И, оглядываясь на весь исторический арсенал, я прошу вас только об одном: не заставляйте меня идти тем же путем, что и сотни обездоленных, названных за свои страдания святыми."
Александр

"Солнышко-молнышко, улети на небко..." (детский стишок).



...кажется, Молнышко появилось в нашем краю как раз после того вошедшего в легенды случая, когда соседи то ли по пьянке (в связи с учащившимися за несколько лет именинами каких-то никому не известных святых), то ли по причине также не столь отличительной, стали свидетелями нового пришествия мессии, прибывшем по дружным их согласованным вяканьям на летающем блюдце и с искрящимся скипетром. Он даже, видимо, благословил их своей дланью, после чего они совсем соскользнули с котушек, и восвояси убрались из своего загнившего домика, бубня под нос то ли молитвы т оли ругательства. Похоже, им более не употреблять горячительных напитков, так как ходит слух что таки да, загребли их в дурку.
По крайней мере, мои предки с легкостью вздохнули и стерли со лба пот - наконец, спокойствие! Но не тут то было. Рано возрадовались. Так всегда.

Вобщем-то неясно, купили ли этот дом, или семья Молнышко приходилась родственниками бывшим хозяевам, во всяком случае, домик  пустовал не долгое время. Никто не скажет, откуда собственно появились Молнышки, но в летнюю пору, когда тля особо насаждает на жалкие соцветия огурцов и томатов, появились они со своими цветасто-полосатыми чемоданами, вечно оранжевые с черными точками-кляксами.
На самом деле, о семье их не сразу и услышали, не сразу заговорили.
Только лишь когда соседи стали заподазривать какой-то подвох, поползли слухи. Кроме подростка, никого из Молнышек никто в лицо не видел, но все предполагали их существование, потому как самостоятельные дети без родителей бывают только в мультиках.
В ту благословенную пору мне приходилось доучиваться и оттачивать свое умение прогуливать уроки в десятом классе. Именно в один из моментов, когда все-же удавалось побывать в кабинете алгебры или там скажем биологии, мне и представился случай познакомиться с этим существом, которое нам преставили не иначе как:
- Саша Молнышко.
И все. Никаких пояснений, молчаливый однозначный кивок, веснушчатый вздернутый нос и задняя парта, всунутые в уши... ну понятное дело. Нет, впрочем, совсем непонятное, если уж начистоту.
Не было никакой возможности разговорить или поддернуть новичка, невозмутимо опущенные огромные светло-голубые очи ни на кого не устремляли своего взора, все внимание уделялось доске, строго и убедительно вещающим губам препода, учебникам и, наконец, тетрадям. Впрочем, в ту пору никому и не было дела на какое-то чуждое окружению создание по имени Саня, впрочем тут же получившее прозвище Солнышко, естественно за свою замечательную хохловскую фамилию.

На этом все бы и закончилось благополучно, если бы после школы меня не угораздило поступить на один Богом забытый факультет, куда по очевидному проведению попало и Солнышко.
Конечно, момент был упущен, и оказалось что мне придется плечом к плечу  возделывать неподатливую почву знаний с Саней, причем прийдется сближаться и изо дня в день все ближе и внимательней присматриваться к нему, ага, к ней, к этому Солнышку-Молнышку.
Никого еще, по видимому, с самого проявления Солнышка на моей улице, так не интересовала личная жизнь его или ее, черт подери, как меня. Утром оно появлялось ровно в восемь у порога института, словно действительно выходило, выплывало, восходило из-за корпуса. Оно торчало на площадке перед входом в фойе еще с десяток минут, милуясь на млеющее небо и оживающие акации, выпуская в свежий утренний воздух глубокие дышки. Затем, оно имело привычку прогуливаться так до половины девятого по всем коридорам еще пустующего здания, словно ожидало найти то, чего никто другой там найти не смог бы, словно проверяя, все ли на месте, все ли готово. Мне несколько раз приходилось наблюдать за этой утренней ритуальной ревизией помещений. Иной раз Сонышко всречалось мне на пути к автобусу или трамваю, но ни разу не было замечено внутри транспорта.
Вобщем, это было чтото вроде человека-загадки, пусть хоть это и будет частичной лестью в адрес Молнышка. Но никому не удалось узнать о Молнышке больше того, что было известно и так. Невооруженным глазом, даже без особых притензий и умений истолковывать стили и вкусы, было видно, что определить пол Солнышка просто таки невозможно без прямого вопроса о нем.
Но конечно, на такой бестактный вопрос должны были решиться, и таки решился в средине первого курса озлобленный препод по Вышке. Но ответа, что последовал, не ожидал никто.
- Простите, - сказало Солнышко довольно гортанным, но недостаточно убедительным для мужского, голосом. - Мне не стоило отвлекаться. Я выйду, а Вы, пожалуйста, не сердитесь, у Вас сердце слабое.
Сожрет - тогда пролетело у меня в голове, но нет, ничего подобного. Слова эти напротив успокоили яростного математика и он даже извинился за свою бестактность, что вобще выходило из всех рамок понимания.
На Саню и раньше посматривали косо, но с того раза совсем ополчились, оголили пики и ставили подножки чуть ли не на каждом шагу. Иной раз, и это бывало все чаще, мне приходилось выпутывать Солнышко из потасовок, устроенный собственно с одной-единственной целью - разузнать, носят божьи коровки тампаксы или нет.
- Ты, чадо своих родителей, смотри под ноги, ведь тебе готовят западню чуть ли не за каждым углом.
- Чего им надо от меня? - глазами, полными невинной чистоты, вопрошало Солнышко.
Но мне ни разу не удавалось внятно объяснить, чего им надо.
Этого и не требовалось. На втором курсе направленность интересов резко переменилась, и всем вдруг стало не до Солнышка.
Стиль одежды Сани не сменился ни на долю, хоть как-то приличествующего молодому человеку и вызывал у окружающих все то же десткое удивление. Ярко-оранжевая куртка на размер больше чем надо, неизменный салатовый наплечник с неизменным клоком бумаги, скрученным в трубу. Желтая вязанная шапка с черными вкраплениями и вызыркивающие из-под светлых рыжих локонов живые, порой дикие глазища. Прическа, если вобще к голове Молнышко применяемо  это слово, состояла из невообразимого количества извивающихся волос, причем длина ее не слишком короткая, все же не позволяла увериться в девчачьем  происхождении. Это было еще ясно из траектории волос, которую определить было невероятно сложно, патлы Сани солнечными протуберанцами выбивались из-под шапки, где только находили возможность выбиться и устремлялись лишь в одним им ведомых направлениях. Ничего похожего на усы или тем более бороду не было замечено. Либо Солнышко действительно был девченкой, либо(что вероятнее) у него были проблемы с гормонами, или же, что было совсем уж невероятно, это предположение, что Саня бреется очень тщательно. По крайней мере, это был сложный вопрос.
Молнышко было не в меру тихое создание. То есть, я не хочу сказать, что мне нравятся те оголделые психованные подростки, которыми ,как взрывчаткой начинен каждый этаж моего универа. Но все же, чрезмерная флегматичность тоже становится слишком заметной. Но, вполне возможно, все можно было списать на Солнышкино самообладание, к которому мы еще подойдем.
Впрочем, если говорить об эмоциях, то Солнышко признавало лишь одну форму их проявления – улыбку. Чтобы оно смеялось, мне не приходилось слышать, но вот с широким рядом прямых и белых зубов мы все были знакомы не по наслышке. Да, и теперь мне совершенно ясно, что с улыбки, собственно, начинается не только дружба, но и лютая ненависть.


Дрогнет во мне что-то. Сердце, что ли?
Испугается, и возжелает избегнуть муки
Душевной, и телесной боли.


Да, и еще мне показалось, что это старая голубятня.
Одна из того десятка, что остались после повальной перестройки, так стремительно захлестнувшей центр старого города. Очень скоро и с этими оставшимися островками прошлого проведут расправу, весь район подлежит сносу.
Ностальгичные воспоминания, к которым склонны люди преклонного возраста, вдруг коснулись и меня своей дряхлой рукой.
Небо постепенно тлело в разрывах между облаками и стенами обнаженных зданий. Казалось, все подобные дворы уже опустели, но на втором этаже сквозь  истрепанные занавески и грязь на стеклах пробивался свет.
Деревянная лестница вела на крышу, туда, где примостился птичий домик. Интересно, там еще обитают его законные жильцы – птицы?
Или его облюбовали какие-то другие представители местной фауны, например,  бомжи?
Все равно рассуждения подобного рода были бессмысленны. У меня было странное ощущение, что меня занесло далеко не туда, где мне следовало быть. Сидеть на нижней ступени развалившегося дома – нет, это не мое.
И кто меня дернул, спрашивается, пуститься в погоню за неуловимым существом? Я снова с недоверием взглянула на лаз. Четверть часа назад Солнышко взобралось по лестнице и исчезло в нем.


- Заходи…- послышался еле слышный сухой шепот
- Я не помешаю? - мне было удивительно неловко
- Помешаешь? В чем? - в голосе слышалось недоумение и какая-то растерянность, какое-то чуть явственное чувство досады.
Было почти что темно, полу-сумрачно, свет немного пробивался из щелей между досками, но от этого было еще тяжелее привыкнуть к темноте
Каждый шаг, даже неаккуратное перетоптывание на месте вызывало скрип в конструкции прогнившего пола. И с каждым скрипом у меня екало и подскакивало сердце. Наконец, кое-что стало видно, и оказалось, что на полу необычайное количество голубиных или других птичьих, мне было сложно различить каких именно, перьев.
- Мне казалось, что тут не живут голуби.
- Нет, уже нет. - доносилось изнутри, из-за перегородки.
И все-таки это было странно.
- И все-таки это странно. - мысленную фразу пришлось озвучить
- Почему же? Кто-то должен кормить птиц, они сами не выживут, а зимой тут холодно.
- Можно пройти?
Непродолжительное молчание, шорох, ответ:
- Конечно, заходи.
Позади оставалась неприкрытая дверь и непрочная лестница во двор. Непрочным было положение моего осзнания в реальности и уж совершенно неприкрытым оказалось и мое восприятие этой самой... реальности.

Солнышко сидело на краю огромной дыры в задней стене, очевидно ей/ему служившей окном. Вид действительно открывался дивный. Как ни странно, отсюда меньше всего все походило на современный город, скорее эта дыра открывалась в другое время, эдак на 50-60 лет назад. Мне было непонятно то что я вижу, если б не уверенность что это действительно дыра, а не нарисованная очень хорошая картина, но это не был нарисованный пейзаж, это действительн был мой город столетней давности! холодок прошел по спине и мне пришлось тряхнуть головой, сбивая набежавшую дурь, как сбивают температуру на градуснике.
Но крылья были, и они тоже не были нарисованными.
Солнышко накрылось покрывалом, но из под низа, там, где не должно быть ничего кроме пустого пола, покрытого старыми голубиными перьями...
Подождите-ка. Это не были голубиные перья!
Весь пол был устлан оранжевыми переливающимися перышками, и мне не были известны подобные птицы, по крайней мере не тут...
- Это... - только и вырвалось у меня.
- Перья. - бросило Солнышко, несколько брезгливо поглядев под ноги.
- П-перья?
Переспрашивать и заикаться - вот это было дело, да. Когда мне приходилось волноваться, когда происходило что-то необьяснимое и даже страшное отчасти - оставалось переспрашивать и заикаться
- Да, мои. - грустно шепнул мой собеседник, поведя плечами под одеялом.
-Т-твои?
странно, но как-то действительно непривычно было увидеть ангела таки так неожиданно.
- Ну да, мои! - уже обиженно взглянув на меня, Солнышко скинуло одеяло.
Крылья, однако не росли из лопаток как на тривиальных картинках изображают купидонов. Они росли прямо из рук, из ладоней, из локтей. И хотя крови нигде не было видно, мне показалось, что это должно быть довольно больно.
-    Больно?
До этого Молнышко сидел в полуобороте, тепрь повернулся ко мне полностью.
- Что это значит?
- Что значит - больно?
Солнышко кивнуло.
- Это когда...
Не знаю. Честно говоря, понятия не имею, но как это можно обьяснить?
-... неприятно.
- Да, - подтвердило Солнышко,- это - неприятно.
Небо за "окном" стремительно темнело, Солнышко глядело туда, но время от времени несколько тревожно посматривало в мою сторону. Оно снова неуклюже натянуло одеяло на плечи.
- Холодно?
- Тут - да. Там - нет.
- А что - там?
- Там - лето.
Что ж, это неплохо. Лето это всегда хорошо, независимо от века.

- Подожди тут. - попросило Солнышко, высовываясь по пояс в дыру, повторило: - Подожди, не уходи.
- Я подожду, хорошо. А ты что - летать?
Молнышко не ответило, оно отставило одеяло и выпрыгнуло в отверстие в стене.
 Опрометчивое движение - еще чуть чуть и мне тоже пришлось бы научиться летать. Хорошо вовремя остановиться и посмотреть в небо - там уже, кажется, виден силуэт огромной птицы, на фоне темнеющего неба кажущейся то еще более темной, то ярко-золотой в свете последних солнечных лучей. Но Солнышко уже не было.В поднебесье стремительно набирая высоту неслась огромная птица, то ли орел но без загнутого клюва, то ли чайка, но с более короткими крыльями. Больше всего птица походила на журавля. Мне приходилось не раз видеть журавлей, но у этого журавля не было длинной шеи и клюва.
Что-то такое тонкое и необычайно твердое виделось в фигуре, уже полностью покрытой рыжеватыми перьями. Вспоминалось что-то архаичное, полу-забытое, что-то важное, какое-то звено в цепи, которому не нашлось места в человеческой логике.
- Архиоптерикс.
Архиоптерикс бороздил просторы нашей вселенной этак миллионов и миллионов лет назад. Что же это такое? Каким пра-пра-правнучком приходится Солнышко нашему архипрериксу?

Как раз почему-то, когда находишься на грани понимаемого, хочется хамить, хохмить о происходящем, не хочется всерьез воспринимать. Вот, хотя бы, чистый факт: сейчас в небе прошлого над городом прошлого летает крылатый человек и нежится в тепле уходящего лета прошлого века. «И что?» - скажете вы. «И что?» - скажу я, и не смогу ответить вразумительно.
 И ничего. Летает? Летает.
Это видно невооруженным глазом.
Но понять, что происходит это на самом деле, не каждый сможет. Нет. Наш разум отказыается от такого, он упирается как ишак, мотает головой, повторяя лишь одно слово в разных вариациях: это - неправда! Это сон, вымысел, все что угодно но не реальность.


Наконец, ступор прошел. Дыры в небытие уже не было, крылатого чужака так же. Это была лишь иллюзия.
- Входи - еще раз повторило солнышко и, выглянув в дверной проем, легко улыбнулось. – Входи пожалуйста, садись.
Перьев не было, пропали и привидившиеся мне дивные крылья.
Средневековую фреску сменил тривиальный до рвоты пейзаж захламленного города. Как завороженная, я огляделась, и острожно подошла к Саше. Тут я, наконец, увидела, что своим нелепым вмешательством прервала творческий процесс. Молнышко одним едва уловимым движением запихнуло куда-то за спину стопку исписанных листков и взглянуло на меня легка иронично: «Чего пришла? Зачем следила?».
- Понимаешь, - затянула я, - Я не специально, поверь.
Губы Сани слегка изогнулись, приняв стойкое выражение одобрения.
- Я… мне хотелось с тобой поговорить. Давно.
Легкие рыжие кудри постоянно взлетали и опадали на неное лицо моего собеседника, Молнышко улыбалось  иподнимало брови, и у меня складывалось впечатление, что совсем меня не слушало.
Оно находилось в состоянии отличном от сознательного, оно летало в облаках.  Да, и это было не так уж далеко от истины.
- Саша, если уж говорить начистоту  - мне страшно за тебя.
- Почему?
У меня перехватило дыхание. В глазах этого бесполого существа не было ни тени догадки, ни мысли, ни прозрения.
- Потому что ты слишком странный.
- И что же?
Я задумалась. Действительно – что же в этом такого? Человек отличительный, человек странный, человек необычный ,человек… или нет?
 Или не человек? Так вопрос у нас никто не ставит. Они знают – кровь красная у всех.
Их н епроведешь ясными глазами и плюшевыми оранжевыми локонами. Их н еудивишь ничем, они наступят на ногу, а немного погодя и вовсе на шею. Они…
- Они не понимают.
- Кто – они?
- Ребята. Ты знаешь их – из института...
- Я знаю их.
Солнышко блаженно улыбалось.
- Я тоже их знаю. – вздрогнула я от этой улыбки, вспомнив обычных гопников, обитателей любого квартала предместья.
- Мне они нравятся.
Вот не ожидала этого услышать!
- За что же?
- Они прекрасны своей ненавязчивой простотой.
Я застыла от ужаса, н еверя своим ушам.
- Саша, пжалуйста, пойми, о чем я говорю. Прийди в себя и пойми… - я могла предположить, что у Солнышка нет родителей, но чтобы человек был настолько оторван от мира?.. – пойми, что тебе грозит в лице этих малолетних мародеров. Большинство из них нацисты и садисты. Они получают искреннее удовольствие от издевательст на теми, кто слабее их.
Санины зрачки наконец сфокусировались на моем лице, губы дрогнули:
- Я знаю, Юля. Я хорошо это знаю.
- Тебе уже доводилось встречаться с ними. Я боюсь…
- Не бойся. Незачем бояться.
- Мне не хотелось бы видеть, как над тобой смеются эти люди.
- Смех – это не страшно.
И снова улыбка озарила это беззаботное лицо. Словно жизнь давалась Солнышку одним щелчком пальцев. Раз – и все просто ,вс ерешено.
- Мне бы н ехотелось видеть, как они тебя бъют!
Что? В этих лучеарных глазах мелькнула тень расстерянности? Но лишь на секунду, даже не смогла бы поклясться, что она там была. Солнышко вновь приняло непоколебимую позу улыбчивого сфинкса.
- Ладно. – заключила я. – Признаюсь, Саша, мне совсем не все-равно, что случится с тобой. Но это не значит ничего личного, понимаешь? Я хочу сказать, что в любом случае все остаетсят так, как есть.
Солнышко кивнуло, натянуло свою улыбку, словно непробиваемую броню.
- Счастливо оставаться, - отчеканила я.
- Не беспокойся. – прошептал он в ответ.
Еще бы мне беспокоиться! Никогда впредь, решила я, не допущу такой глупости. Ишь ты, филантропичка выискалась! Ану, пошла вон из хаты, бегом, бегом,  и чтоб ноги твоей больше не было в этом районе!